Все люди ищут счастья. Это базовая психологическая аксиома. Чем бы человек ни занимался, куда бы ни были направлены его текущие устремления, конечная станция — Счастье. Хочет человек творческой реализации. А для чего? Если проследить логику до конца, то окажется, что таковы его надежды — реализуюсь и буду счастлив. Хочет денег? Та же редька. Хочет признания? Тот же хрен.
Все-все-все желания в конечном счете ведут в одну точку — туда, где будет просто хорошо, спокойно, безмятежно. Отличаются лишь индивидуальные фантазии о том, что нужно сделать, чтобы туда попасть. Карьера, любовь, дети, творчество, безделье, секс и все прочие лучшие и худшие чаяния человечества — все это мечта о Счастье.
И счастье это невозможно. Никак. Совсем. Никогда.
Это нужно объяснить. Если под счастьем подразумевать всплеск эйфории, который случается в момент преодоления очередного барьера, то оно, конечно же, возможно и хорошо всем знакомо. Но тогда должно быть хорошо знакомо и то, что этот всплеск невозможно растянуть во времени — он начинает ускользать ровно в тот же самый момент, в который и случился. Можно себя понакручивать, можно немного растянуть удовольствия рассказывая всем вокруг о своем свершении, но финал всегда один — усталость, опустошение и старая знакомая тоска. Рубеж взят, фанфары отыграли — теперь все по-новой.
Приступ радости связанный с достижением какой-то заветной черты краткосрочен по самой своей природе. Чем больше сил было вложено, чем больше времени потрачено, тем интенсивнее «оргазм», но никто не может пересечь ту же финишную черту на бис и уж тем более никто не сможет зависнуть в последнем прыжке, чтобы подольше насладиться мигом победы. На то он и миг.
Вера в то, что череда побед ведет на Олимп безмятежности, тоже себя никогда не оправдывает. Можно покорить все вершины на свете, и все так же остаться ни с чем. Это при хорошем раскладе. При плохом — гораздо проще свернуть себе шею на очередном восхождении.
Наше сознание (личность, психика — как хотите) так устроено, что ему никогда не бывает достаточно. Это не глюк и не невроз. Такова сама его структура и фундаметальная основа. Эта гонка может закончится потерей интереса или способности продолжать, но никогда она не приводит к тому счастью, ради которого затевалась. Временное и условное никогда не заменят постоянного и безусловного.
Психология пытается решить эту проблему, но терпит крах. На примитивном уровне предлагается лишь оттачивать навык бега с препятствиями, на более глубоком — максимум, чего удается добиться, это снижение темпа и хотя бы частичное переключение внимания с финишной черты на красивые пейзажи по сторонам от беговой дорожки.
Но даже дойдя до своего предела психология не приводит человека к окончательному и бесповоротному счастью, а только лишь привносит толику покоя и смирения. Это делает жизнь терпимой или даже приятной, и такое положение дел для очень многих людей было бы достижением за пределами самых смелых мечтаний. На это психология вполне способна. Но отсутствие серьезных страданий и в целом устойчивая позиция в жизни — это еще не счастье, а только лишь тихий островок в не прекращающем бушевать океане.
Жуткий страх перед жизнью превращается в тихую тревогу, с которой вполне можно справиться. Острая неудовлетворенность собой сменяется вполне терпимой печалью на свой собственный счет. Победы перестают быть самоцелью. Поражения перестают выбивать почву из-под ног. Появляется даже свобода для творчества или ничегонеделания — смотря к чему человек предрасположен. Жить становится намного легче, и все же это еще не счастье, а лишь сносный способ бытия в его отсутствие.
Счастье недостижимо. По одной простой причине, которую, однако, очень сложно понять. Это парадокс, над которым люди бьются тысячелетиями, но так и не нашли универсального рецепта его разрешения. И проблема вовсе не в том, что счастья невозможно достичь, а в том, что его невозможно потерять. Это очень странная и не вполне точная концепция, но суть именно в этом — невозможно найти или достичь то, что не было потеряно. Огню не нужен огонь, чтобы найти самого себя в темноте — он сам есть свет, освещающий все вокруг. Это как свой собственный нос, который всегда под носом, но тем не менее полностью игнорируется, как визуальная помеха в поле зрения.
Несчастность и всякое страдание, с которыми борется человек (в том числе, вооружившись психологией), существуют лишь постольку, поскольку он глубоко убежден в том, что мог и смог потерять то, что в действительности потерять невозможно. Так его научили. Самая глубокая и удивительная вера, на которую только способно человеческое сознание. Вера в свою отделенность от Целого и вырастающее из нее убийственно двунаправленное устремление — с одной стороны, утвердить свою отдельность и самостоятельность, с другой — достичь того самого счастья, которое возможно лишь в единении с Целым.
Это тот самый случай, когда два стула не просто стоят рядом, а находятся в параллельных никогда не пересекающихся вселенных, и поэтому на них не то что невозможно усидеть одновременно, об этом даже невозможно подумать. Как можно быть собой и одновременно полностью от себя отречься?
Хотите сломать мозг и хотя бы слегка почувствовать, каково это? Сожмите руку в кулак, разогните указательный палец, потыкайте и поуказывайте им на все вокруг, а теперь… сделайте так, чтобы он указал на самого себя. Быстро! Только палец не сломайте.
Но это все только дзэнские шуточки, которые мало чем помогают практически, поэтому давайте попробуем взглянуть на это под другим углом.
Помните эту молитву, когда человек просит у Бога сил изменить то, что возможно изменить, смириться с тем, чего изменить невозможно, и способности отличить одно от другого? Красивые и вроде бы мудрые слова, но в них сосредоточена вся суть человеческого несчастья.
Если объяснять это психологическим языком, то природа всякого несчастья в сильном и не всегда осознаваемом протесте в отношении того, что происходит внутри или снаружи. Реальность сталкивается с глубокими внутренними убеждениями и всегда побеждает, чем причиняет боль и разочарование. Не было бы ожиданий и представлений о том, как все должно быть, те же самые обстоятельства были бы восприняты, как чистая данность.
Например, мы абсолютно естественно воспринимаем свои биологические отправления. Нам надо есть и нам надо избавляться от отходов пищеварения. Если бы кому-то пришло в голову, что так быть не должно, то именно в этот момент началось бы страдание человека по поводу своей физиологии. Он в буквальном смысле стал бы обреченно несчастным. А исцеление бы его состояло не в том, чтобы преодолеть свой организм, лишая себя пищи или затыкая входные и выходные отверстия, а в том, чтобы заново осознать, что такова его природа и с ней ничего невозможно сделать. Осознание неизбежности — это один из кусочков головоломки.
Но если с физиологией для нас все просто, то с психологическими установками вроде той, что нужно быть хорошим человеком, все сильно запутывается. В силу нашей социальной обусловленности мы оказываемся в ситуации, когда верим в важность своих жизненных принципов ровно с той же глубиной и убежденностью, как и в то, что организму нужна еда, воздух и сон. Никакой разницы. Об этом мы уже много раз говорили — все доходит до того, что человек в буквальном смысле готов умереть за идею. Такова сила этой убежденности.
А что, если человеческая психология мало отличается от его физиологии? Что, если вера в необходимость быть добрым сталкивается с такой же непреодолимой стеной, как и вера в то, что можно не есть, не спать и не дышать? Что если поставленная в голове цель недостижима в принципе?
Не будем сейчас пытаться это доказать на каких-то примерах. Просто допустите такую возможность в порядке умственного эксперимента. Что если ваша попытка переделать себя и свою жизнь — это борьба не просто со своими слабостями, а с самой собственной сущностью, такой же непреодолимой, как и принадлежность к тому или иному полу? Попробуйте эту идею на вкус и не спешите ее крушить. Проследите дальнейшую логику и тогда вам станет понятно, о какой перспективе счастья мы вообще здесь толкуем.
Итак, возвращаясь к той самой молитве, первый вопрос в том, не перепутали ли мы то, что можно изменить, с тем, что изменить невозможно? Не беремся ли мы победить непобедимое? И не окажемся ли мы глубоко несчастными ввязавшись в драку и искренне веря в победу, тогда как победа невозможна в принципе?
Второй вопрос касается другой сомнительной установки. Есть ли разница в том, каким человеком быть — лежебокой или активным деятелем? На физиологическом уровне есть разные типы конституции, и нам не приходит в голову одно объявить нормой, а другое болезнью. Но что будет, если мы станем равнять всех под одну гребенку? Не окажется ли, что человек, не вписавшийся в шаблон, окажется обреченным на несчастье?
Невозможность произвольных изменений мы уже обсудили, теперь обратите внимание на другой аспект нашей проблемы — кто и как будет решать, что принять за эталон? Кто и как может определить, что есть норма, а что — отклонение? Каковы критерии? Если девять из десяти человек высокие, сильные и стройные, говорит ли это о том, что десятый — маленький, толстый и слабый — это отклонение от нормы? В статистическом смысле, да, так и есть. А в сущностном? Как узнать, кто из этой десятки нормальнее? А если речь не о десятке, а о семи миллиардах против одного? Не подменяем ли мы здесь настоящий ответ на вопрос статистическими показателями?
От чего, в конце концов, мы можем оттолкнуться, чтобы отделить норму от девиации? Не оказывается ли так, что всякая наша «норма» — это чисто произвольная величина? И что тогда произойдет, если на маленького, слабого и толстого, мы попытаемся напялить норму сильного, высокого и стройного? Не окажется ли он психологически раздавлен своим несоответствием?
И здесь мы тоже не будем вдаваться в подробности и доказательства. Просто попробуйте это допустить, как гипотезу, в рамках того же умственного эксперимента. Попробуйте представить, что нет никаких ориентиров и никакой возможности определить, что есть норма, а что отклонение. Или даже возьмите больше — представьте, что нормы вообще нет, что это лишь условное понятие, которое всегда отталкивается от произвольно выбранной точки отсчета. Сильным хорошо быть с одной точки зрения, слабым — с другой. А есть ли на свете универсальная точка зрения или ВСЕ относительно?
Возвращаясь к молитве, можем теперь задать следующий вопрос. Что, если мы не только перепутали возможное с невозможным, но ошиблись гораздо раньше, когда поверили, что можем правильное и нормальное отличить от неправильного и ненормального? А что, если вообще нет никакой универсальной нормы? Не наломаем ли мы тогда дров, если попытаемся «вылечить» в себе отклонение, которого нет? Что произойдет, если статистическое отличие мы по наивности примем за болезнь? А что, если именно этим мы и занимаемся всю жизнь?
А теперь попробуйте довести эти вопросы до предела, не делая никаких исключений. Что если вся эта кутерьма с переделыванием себя и жизни вокруг — это… тоже норма? Продолжаем наш эксперимент. Попробуйте взглянуть на всю ситуацию целиком с точки зрения выдвинутой гипотезы. Если нет никакой конкретной нормы, то нормально все. Так? Можно ли тогда напрячься каким-то особенным образом и сделать что-то ненормальное? Можно ли отклониться от курса, если никакого курса нет? Можете ли вы заблудиться, если вам не нужно попасть в какое-то конкретное место?
Оглянитесь. В этом вот тексте шла речь о том, что мы как будто бы что-то делаем неправильно и именно поэтому лишены возможности быть счастливыми. Пробегитесь теперь по тем же идеям с оглядкой на нашу гипотезу, что и это все тоже нормально и неизбежно. Получается?
Смотрите внимательно! С одной стороны, мы находимся в ситуации, когда наше сопротивление жизни, делает нас несчастными. С другой, сам процесс сопротивления нормален и неизбежен, как и все остальное в жизни. Мы воюем с собой, потому что не можем не воевать. Мы несчастны, потому что бесконечно воюем. И мы не можем этого прекратить, потому что и это тоже будет бессмысленная война с собой, в которой точно так же невозможно победить. Воевать — значит, быть несчастным. Воевать против войны — значит, быть несчастным. И самоустраниться тоже нельзя, потому что это будет еще одной версией войны со всей сложившейся ситуацией. Что тогда? Полный паралич? Неподвижность? Но и это тоже война и сопротивление! Что тогда остается!?
Смотрите очень внимательно! Это все не праздные философские вопросы, а сама суть обсуждаемой проблемы. Устройство системы таково, что она никогда не остановится. Сражение шло, идет и будет идти до самого конца. Оно никогда не прекратится. Не может прекратиться. Оно заложено в саму структуру системы, а потому даже не является сражением, а только кажется таковым. Сражение — это сама жизнь системы, процесс естественного функционирования. И поэтому не только не может быть прекращено, но и не нуждается в том, чтобы его прекращали. С более строгой точки зрения, нет никакой борьбы, нет войны, нет сражения, есть только процесс каких-то никому не понятных изменений и превращений, не нуждающийся ни в какой корректировке и/или понимании.
Что тогда остается? Можно ли обрести счастье в пылу сражения? Может ли человек, верящий в свое правое дело, и сражающийся за него не на жизнь, а на смерть, быть счастлив? Он может быть счастлив самой битвой или ее исходом, но может ли он быть счастлив в предельном смысле, если война, череда битв никогда не прекратится? Может ли он быть счастлив, если одно сражение всегда сменяется другим? Мир невозможен, потому что это означало бы прекращение процесса всякого бытия. Что тогда?
Остается лишь парадокс — течение жизни остановить невозможно, и если мы целиком поглощены своими сражениями, то навсегда остаемся заложниками своей узкой точки зрения. Мы гордимся приобретениями и оплакиваем потери. Одно сменяется другим в бесконечном непрерывном цикле. Сансара, чтоб ее так. Окончательный покой здесь невозможен. И в то же время, сам этот непрекращающийся неведомый и непознаваемый процесс — это и есть само воплощение всякого покоя.
Попробуйте до этого дотянуться хотя бы интеллектуально. Мы можем во всех деталях разглядеть процесс своего бытия и функционирования, можем проследить некоторые закономерности и даже какие-то вроде бы причины и следствия. Проблема лишь в том, что мы не можем ни на что повлиять. Все эти знания абсолютно бесполезны, если не рассматривать их с точки зрения чисто развлекательной. Прочувствуйте это. Эта статья, ваши бегающие по буквам глаза, ваше хмыканье или улыбка на какой-то фразе, ваше несогласие, ваше одобрение, ваше вращение глазами, когда вы пытаетесь сейчас все это проследить и представить — все это неумолимый процесс бытия, в который невозможно вмешаться, незачем вмешиваться и — если дойти до предела — некому вмешиваться.
Что тогда? Какие ощущения здесь возникают? Горький фатализм? Или долгожданное расслабление?
И это опять наш парадокс, потому что верны оба ответа. Для воина сражающегося в окопах, известие о том, что война никогда не закончится, будет психологически разрушительным. Оно в буквальном смысле может его уничтожить, поэтому всякий воин хранит в себе надежду на мир, и изо всяких сил избегает правды, которая ему самому хорошо известна на более глубоком уровне. Воин есть воин. Его природа — сражение, даже если это сражение с самим собой. Но в то же время Великая Война всех семи миллиардов воинов по всему свету — это и есть сама Жизнь. Цельный, неделимый и неумолимый процесс бытия, в котором все и всегда находится точно на своих местах, все и всегда вовремя, все и всегда настолько Нормально, что даже само это слово не отражает неописуемой сути истинной нормальности.
Чистое бытие, без каких-либо координат, где ничто не может быть не так. Такое, где даже эти слова не попадают в цель, потому что все равно исходят из допущения, что что-то в принципе может быть не так. Уберите допущение о возможности чего-то правильного или неправильного, лишите себя всяких опор и ярлыков — вот тогда где-то на горизонте вы увидите отсвет того, о чем мы тут говорим. Это парадоксально сложно и парадоксально просто одновременно. Выход из замкнутого круга вовсе не в том, чтобы его прервать, а в том, чтобы своими глазами увидеть две взаимодополняющие истины — ничего изменить невозможно и ничто не нуждается в изменении. Точка.
Счастье абсолютно невозможно, если отвечать на этот вопрос сидя в окопах. И оно же абсолютно неизбежно и непреодолимо, если отбросить всякие ориентиры и окинуть взглядом все поле сражения разом, посмотреть непредвзято, глазами ребенка, который видит все это действо в первый раз. Если не верить в правоту какой-либо из сторон, если не верить в возможность прекращения войны… что тогда остается? Бесконечное бурление жизни со всеми ее драмами. Разве не великолепен этот нескончаемый рисующий сам себя узор бытия?
А теперь последнее усилие в нашем умозрительном эксперименте:
Представьте, что все это не сказка и не теория…